Истина в вине!
Режиссер, номинант премии «Оскар-2008» Александр Петров
«Я не хотел ехать на «Оскар»– Это уже четвертая ваша номинация на «Оскар». Почти рекордная цифра. Из аниматоров чаще номинировались только Ник Парк и Джон Хабли. Что вы чувствуете – восторг, гордость, удивление?
– Честно? У меня нет пока никаких ярких чувств – ни гордости, ни восторга. Все очень ровно. Мне даже самому странно, что эта новость меня не растревожила так, как должна была растревожить. Единственное – я немного удивлен. Мне казалось, что «Моя любовь» – фильм довольно специфический, что он может быть понятен или интересен только в нашей стране, для русскоговорящей публики. Я не рассчитывал, что картина будет замечена за пределами России. И почти не прилагал к этому усилий. Мы с продюсерами постарались не опоздать и послать фильм вовремя, но в остальном не особенно надеялись на то, что «Моя любовь» пройдет хотя бы первый тур.
– Когда на «Оскара» был номинирован ваш первый фильм – «Корова» – тогда была ажитация?
– Поначалу тоже нет. Я просто не понимал, что происходит, не понимал, что такое «Оскар» и с чем его едят. То есть, разумеется, я знал, что существует такая награда, что какие-то известные люди ее получали, но никак не мог все это приложить к себе. А вот когда уже все закрутилось и началась подготовка, когда нужно было собирать вещи, ехать за тридевять земель, выбирать костюм, ходить на вечеринки… Все это меня подзуживало, и во мне накручивалось восторженное беспокойство. Так что в сам момент, когда уже объявляли лауреатов, я помню, меня здорово колотило. Очень хотелось, чтобы премия досталась мне. И я очень расстроился тогда, что получать пошли другие.
Тогда я еще не знал своих конкурентов – я видел только свой фильм и думал, что раз уж я сюда приехал, то именно я и должен получить приз. И, когда не получил, это было, наверное, самое острое и самое болезненное ощущение, связанное с «Оскаром». Все последующие «Оскары» проходили спокойнее. А к четвертому я вообще привык. Сейчас эта награда значительно более важна для моих продюсеров. Хотя, я уверен, что если доеду до Лос-Анджелеса, пойду на церемонию, сяду в это кресло, все равно начнется волнение.
– Вы поедете?
– Да. Мы решили ехать. Сначала я не хотел, но меня убедили, что нельзя пренебрегать оказанной честью.
– Почему вы решили экранизировать именно роман Ивана Шмелева «История любовная»?
– Я пока делал «Старика и море» (фильм, победивший на «Оскаре» в 2000 году. – «НИ»), соскучился по дому. И хотел сделать кино в России и про Россию. Я, правда, думал, что буду снимать русскую сказку, но попался роман, и он мне показался сказочнее и интереснее любой сказки.
– Разве? Вроде бы вполне реалистичная история…
– Знаете, мне рассказывали про одну девочку, которая приехала посмотреть «Мою любовь» издалека. После просмотра поздно вечером ей нужно было возвращаться домой, в другой город. И ее подруги беспокоились, как же она поедет одна. А она сказала: «Вы знаете, после этого фильма ничего плохого не может произойти». У Шмелева такая атмосфера удивительная… Здесь чувствуется аромат детского безумия, когда сносит крышу и через каждые десять минут новые впечатления – океан впечатлений! И ты пытаешься разобраться в них, найти себя, определить свое место в этой стихии. Пытаешься быть и хорошим человеком, и честным одновременно, и поэтом, а в итоге делаешь массу глупостей и причиняешь множество страданий другим и себе. Мне так хотелось все это передать. И не удалось мне этого сделать. Не получилось так, как я хотел. Я знаю, Шмелеву всегда не везло с экранизациями. Его пытались ставить и при жизни. И самого Шмелева всегда очень удручали и огорчали эти экранизации. Мне же очень хотелось сделать фильм, который бы его не огорчал.
– Вы говорите, «не удалось», «не получилось». Вы недовольны фильмом?
– Наверное, сейчас какая-то самокритика прозвучит уже не очень хорошо после того, как фильм получил столько премий. Но некоторые вещи действительно получились не так, как я хотел, и по части анимации, и по части живописи, и по части режиссуры… Есть у меня какой-то внутренний дискомфорт.
– Один знакомый сказал, что анимационный режиссер снимает кино в уме, а потом долго ждет, пока другие люди снимут его на пленку. У вас так же?
– Нет, я не вижу фильма заранее. Даже отдельных эпизодов не вижу. Я интуитивно чувствую какие-то импульсы – тепло, горячо, холодно. И на этом уровне идет работа над фильмом. Я медленно соображаю и медленно делаю сценарий и даже после того, как напишу его, еще долго перерабатываю, что-то в нем меняю. И так вот, потихоньку создается история. Наверное, это не очень профессиональный подход, но для меня фильм – это уравнение со многими неизвестными. И, если это уравнение решается, тогда – большая радость.
– А как вы относитесь к компьютерным мультфильмам?
– Не могу сказать, что я целиком в восторге от пиксаровских фильмов или от «Шрека». Но, конечно, их делали виртуозные мастера, которым удалось преодолеть эту компьютерную синтетичность. Не везде, но какие-то удачи есть. Мне кажется, сейчас уже появился момент доверия к этому материалу. Я надеюсь, что еще придут художники, которые от этой машины добьются той силы воздействия, которой достигла традиционная анимация. Все равно перспективы – за этой анимацией, и перспективы обширные. Уж точно намного шире, чем у экспериментальных техник, которыми мы себя то ли мучаем, то ли развлекаем.
– А «Игра Джери» кажется вам удачей? Помните, этот фильм был номинирован в тот же год, что ваша «Русалка», и взял «Оскара».
– Мне показалось, что это хороший этюд. Он цельно сделан, хорошая анимация, убедительное пространство, хорошая игра психологическая. Но для меня все равно этот фильм – академический этюд. Возможно, академики правы, и это был сильнейший фильм в тот год. Но, кстати, сам режиссер, Ян Пинкава, подошел тогда ко мне, протянул мне «Оскара» и сказал: «Этот «Оскар» должен быть твой».
– Вы делаете анимационные фильмы для взрослых. Между тем за анимацией закрепилась репутация «детского искусства». Как вы думаете, почему?
– Наверное, к нарисованной истории, даже если это серьезная история, люди относятся как к какой-то игре. А потому и анимацию часто воспринимают, как игру, то есть ждут от нее развлечения и веселого времяпрепровождения. Зрителю трудно всей глубиной рецепторов душевных сопереживать нарисованным образам. Меня самого точно так же трудно заставить сочувствовать каким-то искусственным, нарисованным персонажам, хотя я ими занимаюсь всю жизнь.
Значительно проще следовать реальной истории, которая происходит у тебя на глазах. Меньше работы для мозгов и для сердца, не нужно открываться, идти на контакт, заставлять работать душу. Человек – существо очень осторожное и закрытое. А для того чтобы включиться в игру, которую предлагает анимация, требуются и открытость, и некоторое душевное усилие. Но когда включаешься, то здесь, конечно, больше возможностей. Наверное, поэтому анимацию любят дети – они с большей готовностью принимают необычные правила игры и еще хотят играть.
(с)
(фильмы Петрова у меня выложены, смотреть тему "видео")
«Я не хотел ехать на «Оскар»– Это уже четвертая ваша номинация на «Оскар». Почти рекордная цифра. Из аниматоров чаще номинировались только Ник Парк и Джон Хабли. Что вы чувствуете – восторг, гордость, удивление?
– Честно? У меня нет пока никаких ярких чувств – ни гордости, ни восторга. Все очень ровно. Мне даже самому странно, что эта новость меня не растревожила так, как должна была растревожить. Единственное – я немного удивлен. Мне казалось, что «Моя любовь» – фильм довольно специфический, что он может быть понятен или интересен только в нашей стране, для русскоговорящей публики. Я не рассчитывал, что картина будет замечена за пределами России. И почти не прилагал к этому усилий. Мы с продюсерами постарались не опоздать и послать фильм вовремя, но в остальном не особенно надеялись на то, что «Моя любовь» пройдет хотя бы первый тур.
– Когда на «Оскара» был номинирован ваш первый фильм – «Корова» – тогда была ажитация?
– Поначалу тоже нет. Я просто не понимал, что происходит, не понимал, что такое «Оскар» и с чем его едят. То есть, разумеется, я знал, что существует такая награда, что какие-то известные люди ее получали, но никак не мог все это приложить к себе. А вот когда уже все закрутилось и началась подготовка, когда нужно было собирать вещи, ехать за тридевять земель, выбирать костюм, ходить на вечеринки… Все это меня подзуживало, и во мне накручивалось восторженное беспокойство. Так что в сам момент, когда уже объявляли лауреатов, я помню, меня здорово колотило. Очень хотелось, чтобы премия досталась мне. И я очень расстроился тогда, что получать пошли другие.
Тогда я еще не знал своих конкурентов – я видел только свой фильм и думал, что раз уж я сюда приехал, то именно я и должен получить приз. И, когда не получил, это было, наверное, самое острое и самое болезненное ощущение, связанное с «Оскаром». Все последующие «Оскары» проходили спокойнее. А к четвертому я вообще привык. Сейчас эта награда значительно более важна для моих продюсеров. Хотя, я уверен, что если доеду до Лос-Анджелеса, пойду на церемонию, сяду в это кресло, все равно начнется волнение.
– Вы поедете?
– Да. Мы решили ехать. Сначала я не хотел, но меня убедили, что нельзя пренебрегать оказанной честью.
– Почему вы решили экранизировать именно роман Ивана Шмелева «История любовная»?
– Я пока делал «Старика и море» (фильм, победивший на «Оскаре» в 2000 году. – «НИ»), соскучился по дому. И хотел сделать кино в России и про Россию. Я, правда, думал, что буду снимать русскую сказку, но попался роман, и он мне показался сказочнее и интереснее любой сказки.
– Разве? Вроде бы вполне реалистичная история…
– Знаете, мне рассказывали про одну девочку, которая приехала посмотреть «Мою любовь» издалека. После просмотра поздно вечером ей нужно было возвращаться домой, в другой город. И ее подруги беспокоились, как же она поедет одна. А она сказала: «Вы знаете, после этого фильма ничего плохого не может произойти». У Шмелева такая атмосфера удивительная… Здесь чувствуется аромат детского безумия, когда сносит крышу и через каждые десять минут новые впечатления – океан впечатлений! И ты пытаешься разобраться в них, найти себя, определить свое место в этой стихии. Пытаешься быть и хорошим человеком, и честным одновременно, и поэтом, а в итоге делаешь массу глупостей и причиняешь множество страданий другим и себе. Мне так хотелось все это передать. И не удалось мне этого сделать. Не получилось так, как я хотел. Я знаю, Шмелеву всегда не везло с экранизациями. Его пытались ставить и при жизни. И самого Шмелева всегда очень удручали и огорчали эти экранизации. Мне же очень хотелось сделать фильм, который бы его не огорчал.
– Вы говорите, «не удалось», «не получилось». Вы недовольны фильмом?
– Наверное, сейчас какая-то самокритика прозвучит уже не очень хорошо после того, как фильм получил столько премий. Но некоторые вещи действительно получились не так, как я хотел, и по части анимации, и по части живописи, и по части режиссуры… Есть у меня какой-то внутренний дискомфорт.
– Один знакомый сказал, что анимационный режиссер снимает кино в уме, а потом долго ждет, пока другие люди снимут его на пленку. У вас так же?
– Нет, я не вижу фильма заранее. Даже отдельных эпизодов не вижу. Я интуитивно чувствую какие-то импульсы – тепло, горячо, холодно. И на этом уровне идет работа над фильмом. Я медленно соображаю и медленно делаю сценарий и даже после того, как напишу его, еще долго перерабатываю, что-то в нем меняю. И так вот, потихоньку создается история. Наверное, это не очень профессиональный подход, но для меня фильм – это уравнение со многими неизвестными. И, если это уравнение решается, тогда – большая радость.
– А как вы относитесь к компьютерным мультфильмам?
– Не могу сказать, что я целиком в восторге от пиксаровских фильмов или от «Шрека». Но, конечно, их делали виртуозные мастера, которым удалось преодолеть эту компьютерную синтетичность. Не везде, но какие-то удачи есть. Мне кажется, сейчас уже появился момент доверия к этому материалу. Я надеюсь, что еще придут художники, которые от этой машины добьются той силы воздействия, которой достигла традиционная анимация. Все равно перспективы – за этой анимацией, и перспективы обширные. Уж точно намного шире, чем у экспериментальных техник, которыми мы себя то ли мучаем, то ли развлекаем.
– А «Игра Джери» кажется вам удачей? Помните, этот фильм был номинирован в тот же год, что ваша «Русалка», и взял «Оскара».
– Мне показалось, что это хороший этюд. Он цельно сделан, хорошая анимация, убедительное пространство, хорошая игра психологическая. Но для меня все равно этот фильм – академический этюд. Возможно, академики правы, и это был сильнейший фильм в тот год. Но, кстати, сам режиссер, Ян Пинкава, подошел тогда ко мне, протянул мне «Оскара» и сказал: «Этот «Оскар» должен быть твой».
– Вы делаете анимационные фильмы для взрослых. Между тем за анимацией закрепилась репутация «детского искусства». Как вы думаете, почему?
– Наверное, к нарисованной истории, даже если это серьезная история, люди относятся как к какой-то игре. А потому и анимацию часто воспринимают, как игру, то есть ждут от нее развлечения и веселого времяпрепровождения. Зрителю трудно всей глубиной рецепторов душевных сопереживать нарисованным образам. Меня самого точно так же трудно заставить сочувствовать каким-то искусственным, нарисованным персонажам, хотя я ими занимаюсь всю жизнь.
Значительно проще следовать реальной истории, которая происходит у тебя на глазах. Меньше работы для мозгов и для сердца, не нужно открываться, идти на контакт, заставлять работать душу. Человек – существо очень осторожное и закрытое. А для того чтобы включиться в игру, которую предлагает анимация, требуются и открытость, и некоторое душевное усилие. Но когда включаешься, то здесь, конечно, больше возможностей. Наверное, поэтому анимацию любят дети – они с большей готовностью принимают необычные правила игры и еще хотят играть.
(с)
(фильмы Петрова у меня выложены, смотреть тему "видео")
@темы: Цитаты